Джамаль никогда не был хорошим человеком; не был он и добрым в том значении, что обычно вкладывают в это слово мягкотелые люди севера. Он с легкостью добивал своих сбитых с ног противников, забирал их богатства, обращал людей в рабство, казнил тех, кто посмел прогневить его – в общем, он был хорошим человеком в понимании своих сородичей. Он никогда не бросил бы раненого друга погибать под безжалостным солнцем – он перерезал бы ему горло и закрыл лицо платком, позволяя не видеть больше после смерти испепеляющего сияния; он, разорив чужой хамулл, не бросил бы детей и женщин на произвол жестокой судьбы, но забрал бы их в свой, пусть и в статусе рабов и наложниц его воинов; он никогда не нарушил бы данного однажды слова, если даже для его выполнения ему пришлось бы убить десятки невинных людей; он никогда...
Можно долго перечислять, чем люди юга отличаются от людей севера; различие это заключается далеко не в цвете кожи, разрезе глаз и чертах лица, различие это лежит куда глубже, в самой сути закаленной жаром Ока Нтахри  души.
И пусть Лайали еще не знала до него мужчины, пусть он собирался сейчас первым испробовать всю сладость ее тела, пусть она не была его женой, Джамаль не видел ничего неправильного в этой ситуации; не мог видеть, ведь все было именно так, как завещали хищные, яростные боги Пустыни, и так, как желал он, сын ветра. Ему не были нужны глупые завывания говорящего-с-богами, чтобы назвать эту женщину своей – он захотел ее, и теперь она принадлежала ему.
Его горячие, сухие губы ласкали грудь наложницы, сжимая твердеющие виноградинки сосков; жесткие, привыкшие держать рукоять меча ладони пусть и требовательно, но нежно гладили ее тело, спускаясь от талии вниз, к бедрам. Пусть Джамаль и был в понятиях жителей Хакиры дикарем, но варваром он не был; если он собирался провести ночь с женщиной, он ожидал не только получить удовольствие, но и доставить его.
Пара секунд обманчиво-мягких, томящих ласк – и пальцы генерала пусть и медленно, но уверенно потянули вниз тонкие, почти не скрывающие очертаний фигуры девушки шаровары. Но почувствовать ночную прохладу ей было не дано – обжигающе-жаркое тело бен-Фарида щедро делилось с ней своим теплом, словно запасенным за долгие годы, проведенные в пустыне.
Теперь его ладони ласкали низ бархатного животика и бедра наложницы. Джамаль давал Лайали время привыкнуть к его прикосновениям, начать находить в них не страх, но удовольствие – хотя время это и было коротко, и было ясно, что долго воин не сможет сдерживать свой порывистый нрав.

В первые секунды могло показаться, что Джамаль, распаленный близостью такого желанного тела своей новой наложницы, предпочтет пропустить мимо ушей ее почти неслышный шепот, прекратит сдерживаться, чтобы наконец овладеть ей... но нет, его движения снова чуть замедлились, касания ладоней стали более ласковыми, нежными, уже не столько требуя, сколько терпеливо, бережно разжигая огонек удовольствия в теле Лайли.
Взгляды любовников встретились, и генерал припал к губам своей наложницы в медленном, мягком, тягуче-сладком поцелуе; он не торопил девушку, вместо этого он нежно, почти вкрадчиво показывал ей новые и новые ласки. Даже простой поцелуй может быть таким разным в зависимости от ситуации – и теперь Джамаль мягко, но настойчиво ласкал губы пустынницы своими, постепенно увлекая ее все дальше по пути удовольствия, предоставляя ей возможность привыкнуть, начать ощущать каждое прикосновение так остро, как это только возможно, не теряя ощущений за пеленой страха.
На какое-то время Лайали оказалась крепко сжата в объятиях генерала, прижатая к его обжигающе-горячей груди; не имя возможности вырваться из этого нежного плена, она могла делать только одно – отвечать на поцелуй. Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем он отпустил ее – чтобы тут же снова прижать к кровати, уже увереннее, зная, что теперь ее тело будет реагировать ярче, уже менее скованное гнетом традиций и законов, лаская ее ладонями, без всякого стеснения терзая ловкими, сильными пальцами самые чувствительные его точки, осыпая сотнями горячих, но одновременно таких нежных поцелуев ее шею и плечи, оставляя на удивительно белой коже чуть заметные, практически сразу пропадающие следы; не забывал он и о губах девушки, то и дело накрывая их своими в долгих, томящих поцелуях. Джамаль ничего не говорил – но разве нужны были в такой момент слова? Разве действия не передавали все чувства, эмоции и ощущения куда лучше, куда отчетливее, не запутывая их при этом в паутину недомолвок и непонимания?

Джамаль чувствовал, как невольница постепенно поддается ему; как из ее движений, из ее тела медленно, капля за каплей, исчезают страх и стыд, сменяясь новыми, наверняка куда более приятными и честными ощущениями.
У каждого хамулла пустынников свои традиции, свои пути. В том, из коего вел свое происхождение, пусть и не по праву крови, бен-Фарид было не принято скрывать, прятать, отвергать естественные желания своего тела; люди племени Грома считали, что природа не сотворила в человеке и в его помыслах ничего постыдного, и потому с легкостью отдавались всевозможным удовольствиям, не делая их, впрочем, самой целью жизни. Цель в жизни была куда проще - необходимость достойно жить и достойно умереть; но это не значило, что сын или дочь пустыни должен отринуть на этом поприще себя и не получать от жизни предлагаемых ей наслаждений.
Тело Лайали становилось все горячее, генерал ощущал его легкую, заставляющую терять рассудок дрожь. Легкие касания девушки были неопытны, но от того не менее приятны: они были искренни, в них было желание познавать тело любовника и доставлять ему удовольствие, а больше ничего и не требовалось.
Наконец, пустынница была готова. Джамаль чувствовал это в исходящем от ее бархатной кожи тепле, ее пока еще неуверенных, но настойчивых движениях ее рук, в том, как страстно отвечала она на поцелуи. Ладони генерала мягко скользнули с бедер по стройным ногам девушки, разводя их; одно легкое движение - и его собственные шаровары невесомой тенью скользнули вниз, падая с кровати и оставляя бывшего кочевника обнаженным.
И снова объятия, снова тела оказались прижаты друг к другу, словно в застывшем во времени мгновении страстного танца. Пусть Лайали и не знала всего, сейчас она могла совершенно точно почувствовать желание генерала, когда их бедра соприкоснулись... а в следующее мгновение он, не в силах больше терпеть, медленным, чувственным и плавным движением подался вперед, входя в нее, касаясь преграды, выжидая пару секунд, давая девушке немного привыкнуть, ни на мгновение не переставая покрывать ее лицо и шею горячими поцелуями, продолжая распалять в ней желание, - и, продолжив, прорвал ее, становясь тем, кто по праву сорвал этот цветок пустыни, забирая деву себе с тем, чтобы идти дальше по жизни уже руку об руку с ней.